Не бойтесь Чехова!

Если вы находите драмы Чехова тоскливыми и скучными, идите в Молодежный театр на Фонтанке и живите в нем пять часов. Там на «Трех сестрах» вам скучать не дадут.

С первой же минуты вас ждут неожиданности. Милые сестры существуют даже не на чемоданах — на железнодорожных путях, поэтому главное действующее лицо — стрелочник — Владимир Заморин (он же второй режиссер после Семена Спивака). Стрелочник переводит стрелку, звенит станционный колокол, паровоз пыхтит, и на сцену выбегает красивая молодая женщина. Она веером разбрасывает по полу белье из чемодана, находит заветную пластинку и ставит ее на кружок старинного граммофона с трубой. Маша — Светлана Строгова (эта опьяненно-возбужденная красавица в черном — именно Маша) — любит романс «Я ехала домой». Ах, сколько мы еще услышим романсов, песен, спетых артистами соло, трио, хором под гитару, пианино! И танцы, непременно танцы! Даже дряхлый Ферапонт (Сергей Гавлич) лихо отплясывает русского.

Сколько вообще придумано остроумного, оригинального, любопытного! Даже под конец, когда вроде бы ничего не остается, только дико кричать при расставании, Маша сворачивается в маленьком плетеном кофре клубочком. Удивительно гибкими бывают девушки! А сам Вершинин (Валерий Кухарешин), не уступая в ловкости киношному каскадеру, прыгает с одной части раздвигающегося помоста на другую и вскакивает-таки в вагон отъезжающего поезда!

Я уже не говорю о финалах действий. Первый акт завершается неаполитанской песенкой «Тиритомба», под нее не затанцует только паралитик. Второй акт — попыткой поджечь дом. Это уже Оленька, немного глуповатая и сексуально неудовлетворенная (Екатерина Унтилова), задумала решить все нравственные проблемы самым кардинальным образом.

Финал третьего акта попроще. Стучат колеса — стук, стук; мелькают по лицам актрис светящиеся окна вагонов — вжих, вжих. Конечно, сестры произносят положенный по пьесе текст, но главное: на них приятно смотреть.

Мы видели в разных театрах разных Прозоровых: каменных баб, спортсменок в казарме, женщин из концлагеря. Однако красавиц, подобных звездам Молодежного, — нигде и никогда. Строгая красота Унтиловой, лучезарная юность Анны Геллер (Ирина), демоническая страстность Маши — Строговой — да что там говорить! Чувствую, в моих заметках на полях программки слишком много восклицательных знаков. Но ведь критический отклик застенчиво тянется за спектаклем!

О чем это я? О женщинах. Не стыжусь признаться: люблю Анну Геллер в «Отелло», «Любовных кружевах». А вот здесь прекрасного перебор: звезды из глаз, неиссякающие улыбки, которыми она забрасывает своих партнеров и зрителей, убийственны. О, эти журчащие хохотки по пяти на квадратную минуту! Для обыкновенного человека такие объемы прелести слишком хороши. Тут и под пулю пойдешь вместе с бароном Тузенбахом. Единственно, что непонятно: почему однажды Ирина спрашивает общественность: «Как я не убила себя?». Ну не обожает она барона, так ведь бывают неприятности пострашнее. Хотя девушка слишком привередлива: Александр Строев — любимец дам, и не полюбить этот орлиный нос, этот рокочущий баритон... Тузенбах хорош и в форме, и в коричневом стильном пальто, фетровой шляпе только что из дома моделей.

Не ценят сестры своей райской жизни, не ценят! Несмотря на разбросанные чемоданы, в их доме столько уюта, столько вокруг любви, нежности, веселья! Чего не радоваться-то? Да, Наташа (Регина Щукина) не вписывается в общий антураж, но и она — уютная, о порядке заботится. Вот, говорят, Соленый — груб и странен. Может, где-то и груб, а в Молодежном художественная логика парадоксальна, почти по Станиславскому. Если есть неприятный персонаж — ищи самого обаятельного артиста труппы. Потому и Яго в «Отелло», и Соленого играет Роман Нечаев. А если есть в пьесе мягкий интеллигент — ищи самого брутального мужчину. Правильно, Александр Строев.

Влюбленные Тузенбах и Соленый изображают средневековых рыцарей, двигают столик со смеющейся Ириной (в качестве блюда) каждый к себе. Все это ухаживание очень забавно, прямо как в кинокомедиях тридцатых — сороковых годов. Мальчишки! А когда Соленый — Нечаев, играя ямочками, шепчет: «Я только подстрелю его, как вальдшнепа», — то, конечно, Соленого ужасно жалко. Штабс-капитан так боится! Какое для него будет потрясение — убить человека! Хотя, с другой стороны, всем же от смерти Тузенбаха лучше.

Немного зануден Кулыгин (Петр Журавлев), но тоже видный мужчина, с профилем. В третьем действии он сбривает усы и вдруг лицом, даже фирменной кухарешинской жестикуляцией, напоминает Вершинина. Неудивительно, что Вершинин с умилением смотрит на соперника, отдыхающего в гостиной на четырех стульях.

Ах, как чеховские герои хорошо спят! На деревянном диванчике, на стульях, женщины в ночных рубашечках и пеньюарах, при любимых мужчинах и при остальных. А пока Тузенбах дремлет, Ириша связывает вместе шнурки на двух его ботинках, чтобы он хлопнулся, когда встанет...

Необыкновенно милы все. Пьяненький Андрей (Леонид Осокин) в сцене ночного признания напоминает Мягкова из рязановской «Иронии судьбы». Чебутыкин (Сергей Барковский) тоже очень трогателен в своей старческой беззащитности и бесприютности. Правда, однажды в азарте лингвистического спора старичок с ленинской бородкой надавал Соленому газеткой по мордасам, но, по сути, и он — невиннейший человек. Очень смешно выкуривает гостей своим дымящим самоваром!

Скрипящие мозгами литературоведы пишут о каких-то элементах абсурда в драмах Чехова, подводных течениях, некоммуникабельности. Ничего этого нет. Пьеса в Молодежном прозрачна будто стеклышко. Каждая реплика рождена элементарными, видными близорукому, чувствами. Работа по прояснению текста проделана огромная. Даже на афише вместо слова «три» большая цифра 3. Чтобы в буковках не запутаться.

Кстати, совершенно напрасно обозначили жанр спектакля: «драма». Конечно, если веселье на сцене переливается через край, Спивак умело переключает стрелку, и кто-нибудь из женщин начинает рыдать в истерике, а смешная нянька Анфиса (Наталья Дмитриева) тащит валерьянку. Это бывает, когда нахохочешься, однако к драме истерики не имеют отношения. Я бы определил жанр премьеры: мимолетности. Незаметно пролетает жизнь человеческая. Фить, фить — и нет ничего.

Опять-таки скучные филологи утверждают: Чехов не всегда различал смешное и трагическое. Возможно. Но трагического вовсе нет в молодежных «Трех сестрах». Под конец, само собой, становится ясно: человек не создан для труда в школе и на кирпичном заводе. Впрочем, все живут и, наверное, счастливы, как предвидел Вершинин в 1900 году.

Публике новый Чехов нравится чрезвычайно. Спектакль будет иметь анафемский успех. Меня только иногда тревожит вопрос: зачем люди в тысячный раз ставят Чехова? Если бы знать, если бы знать!

Соколинский Е.

Санкт-Петербургские ведомости. 14.11. 2005 г.
 

© 2007 Александр Строев     ©2007 Design by Егор Поповский   ©2007    Техническая поддержка Val       

При использовании любой информации обязательна ссылка на источник