Семен
Спивак о замысле
Я всегда полагал, что в искусстве все происходит случайно. Откуда
взялись слухи о том, что я мечтал поставить «Три сестры» двадцать лет,
я не знаю. Мечта всей жизни никогда не получается. Театр — сиюминутная
вещь, тем не менее работать можно долго. Мы два года репетировали,
пытаясь представить себе, как Чехов писал, в каком он был состоянии,
почему он считал, что эти безвольные, неактивные люди, ничего
не создавшие, являются сердцевиной нации.
Мне показалось, что «Три сестры» — самая сложная пьеса. Все мои
знакомые — друзья, режиссеры, артисты — говорили: «Зачем же „Три
сестры»? Это же мертвая пьеса". Мне сначала тоже казалось, что это
скучно, умно и не для театра. Но именно это и вызвало интерес —
нужно было найти новый подход к материалу. Мы счищали свое сознание
и доводили его до какого-то
живого ощущения. В искусстве самая большая сложность — сделать текст
своим, родить его еще раз. Во время репетиций я работаю над собой,
но так, чтобы услышать другого.
Я считаю, что спектакль реализовывается только через артиста. Процесс
постижения характеров есть процесс репетиций и процесс выстраивания
жанра. Мы многое меняли — чтобы было интересно, чтобы это было про меня,
а значит — про сидящего в зале зрителя. Думаю, что по большому счету это
получилось.
Меня всегда раздражала немножко одинаковость чеховских сестер. Как будто
это одна сестра. Мы попытались сделать так, чтобы это был один
образ женщины. Ирина — юность, юность ожидающая. Маша — это бунт, жажда
перемен. Ольга — это когда не очень много ждешь, берешь на себя роль
старшего, с ней не очень справляешься и от этого страдаешь.
Но для меня не только три сестры являются героями. В Тузенбахе мы искали
человека… Это не положительный герой, который любит и несчастен. Мне
кажется, что любовь можно играть не только эмоционально, — можно
внутренне чувствовать, терпеливо ждать. Так же строили и Соленого.
Ну что с того, если выйдет такой брутальный военный, которого мы уже
сотню раз видели? Я считаю, что получился живой человек. Такие персонажи
мне интересней — когда разбиваются стереотипы.
В жизни каждого человека есть несколько ситуаций, когда он находится
на жизненной железнодорожной станции. Момент некого ожидания поездки
куда-то. Люди пытаются найти
город, условно говоря, куда они приедут. Кризис вообще очень полезная
вещь — вслед за ним всегда идет рост. Духовность — это процесс, процесс
понимания, что такое духовность. В нем может быть любое начало: глупое,
наивное, бездумное, бессознательное, ошибочное. В результате человек
начинает ощущать Бога как некую мудрость отношения к жизни, как некий
прилив сил, спокойных строительных сил. Я думаю, сестры приходят к Богу.
Для меня декорация Марта Китаева — как человек. Возможно, она несколько
прямолинейна, но это сделано специально. Внешне ничего не ожидаешь,
а внутри скрыто множество не сразу видимых возможностей, образных ходов.
Это оформление с внутренним процессом. Мост был готов разъехаться
с начала спектакля. Его как-то
удерживали, «причесывали», подметали, подбивали гвоздями, стелили
соломку… В финале он рушится — все полетело, и героям нужно обязательно
совершать поступок…
Петербургский театральный
журнал № 43 ,2006 г. |
|